Тштинецкая культура

Тштинецкая культура (польск. kultura trzciniecka) —  археологическая культура среднего бронзового века (XV — XIII вв. до н.э.) Восточной Европы, в частности территории нынешней Польши, Белоруссии и северной Украины, частично средней России. Названа по польскому городу Тштинец.

Из-за трудности для русских прочтения и произношения ее наименование в русской литературе фигурирует  в разных облегченных вариантах. С легкой руки А. Л. Монгайта ее у нас называют тшинецкой, иногда (как у Ю. В. Кухаренко в «Археологии Польши») ближе к польскому – тшцинецкой. Дело в том, что название образовано от слова Trzciniec, а в польском языке буквосочетание rz, соответствующее русскому рь и читаемое как ж, после глухих согласных читается как ш. Буква c, следующая за этим буквосочетанием, близка к русскому ц, но в русском языке после нее и не звучит и произносится ы (цифра, акция), поэтому, чтобы приблизиться к польскому звучанию, нужно писать т (как cień – тень, ciepło – тепло, а легким добавлением в польском шипящих призвуков можно в данном случае пренебречь).

Благо, тштинецкие памятники на украинской территории вообще долго называли по могильнику у с. Комаров комаровской культурой (да и сейчас так называют), а на территории северной Белоруссии – сосницкой. Но сейчас, по крайней мере, специалисты признают, что это части одной культуры.

Тшинецкая, комаровская и сосницкая культуры. Автор: Hxseek (Hxseek) Last edited by en:User:No such user — The Indo-European Languages, A G Ramat, P Ramat. Taylor & Francis, 1998. ISBN 041506449X. Archaeological cultures (labeled in white): From Trzciniec — Komarow — Sosnica. A Culture Cycle from the Early and Middle Bronze Age. Jan Dobrowski. Archaeologia Polonia. XVI, 1975, CC BY 3.0, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=11717706

Артефакты. Могильники курганные и бескурганные, почти всегда с трупоположениями, покойники скорченные на боку. В бескурганных могильниках встречаются и трупосожжения, но их мало и они не в урнах. В погребальном инвентаре керамика, кремневые орудия, иногда металлические.

Поселения этой культуры расположены вблизи рек на песчаных всхолмлениях. Жилища – землянки или наземные постройки столбовой конструкции.

Керамика лепная, в основном это вытянутые кверху горшки с косо срезанным венчиком, глубокие миски и «ситовидные» сосуды (предполагается, что это жаровни). В южных районах – кубки и вазовидные сосуды на пустых поддонах, почти всегда орнаментированные шишковидными выступами, вертикальными бороздками, ямками. Есть сосуды на четырех ножках.

Металла мало. Из бронзы изготовлены кинжалы, булавки, браслеты, кольца, а  в одном случае диадема с изображением солнца. Зато много каменных орудий – топоры, кремневые наконечники стрел, скребки и др.

Культовые постройки.  На берегу Днепра, западнее Чернигова, раскопано селище близ хутора Пустынна. Там С. С. Березанская обнаружила 19 больших полуземлянок с наземными  амбарами и двумя святилищами. Одно из них круглое с 4 ямами внутри и длинным ровиком, заполненным обожженными зернотерками, их насчитали более 120. Обжигались они где-то на стороне. Ясно, что это было культовое действо. Кроме них здесь находился  сосуд с отпечатками зерен и каменный серп.

Корни тштинецкой культуры неясны. Польские археологи выводят ее из культур шнуровой керамики и гребенчатой керамики, но ведь первые считаются индоевропейцами, а вторые – нет. Какую-то роль в формировании  тштинецкой культуры отводят ивенской культуре северной Польши и среднедунайским курганам. На тштинецкую культуру всё время влияла соседняя с запада, более развитая предлужицкая культура, и их слияние сформировало лужицкую культуру. От шишковидных выступов тштинецкой культуры в лужицкой возникла ее Buckelkeramik. Но большей частью территория тштинецкой культуры, вся восточная часть ее ареала, не вошла в лужицкую культуру, да и по времени культура комаровская доживает до VIII — VII веков до н.э. Так что похоже, что это был иной этнос с какой-то иной судьбой.

Этногенез. Праславянской ее, кажется, первым признал в послевоенные годы польский археолог Стефан Носек. Это дало ему возможность углубить польскую линию славянского этногенеза в долужицкое время. Но польский же археолог А. Гардавский и советский (ныне украинский) археолог С. С. Березанская выявили тштинецко-комаровскую общность и отодвинули пределы этой культуры за Днепр. Тем самым они дали возможность  акад. Б. А. Рыбакову, воевавшему против польской линии славянского этногенеза, провозгласить широкую прародину славян во II тыс. до н. э. от Одры (Одера) до Днепра. А II тысячелетие до н. э. – это как раз то время, когда по глоттохронологии славянский язык выделился из балтославянской общности. Правда, Рыбакова неприятно поражала отсталость тштинецкой культуры (каменные топоры и тесла в бронзовом веке, каменные серпы и наконечники стрел, кремневые скребки), но он оправдывал это удаленностью от римской цивилизации и готов был это перенести ради такого охвата времени и пространства.

Свою идею он доказывал совпадением трех карт: широкоохватной карты культур пражского типа для середины первого тыс. н. э., далее карты «раннеславянских» (по его мнению) культур сарматского времени и затем карты второй половины II тыс. до н. э. Между тем это совпадение ничего не доказывает без доказательства славянской принадлежности тех культур, которые в эти карты и их границы помещены. А это как раз рушилось полностью в средней карте – сарматского времени. Культуры оказались в большой мере германскими. Возникает большое подозрение, что и лужицкая культура, вроде бы дочерняя по отношению к тштинецкой, оказывается германской.

Кем же были носители тштинецкой культуры? Она заметно отличается от культур германского облика. В ней нет германских этнографических особенностей. Погребальный обряд другой – курганы, трупоположения. По погребальному обряду она более схожа с балтскими культурами.

Некоторые исследователи считают ее балтославянской – исходной для балтов и славян (см. карту). То есть отводят ей ту функцию, которую Седов отводил (в более позднее время) поморской. Но надежные доказательства этого предположения отсутствуют.

Любопытна культовая ротонда с обожженными зернотерками в Пустынне на Днепре. Из толкований Рыбакова славянские аналогии весьма проблематичны, а вот финская более близка – это зернотерка Сампо, которой в «Калевале» приписываются магические свойства: когда Хозяйка Севера разбила Сампо, Вейнемейнен собирал ее обломки и надеялся, что из них «Выйдут пашни и посевы, И различные растенья, И блеск месяца отсюда, Благодетельный свет солнца…».

Возможность вклада, исходного для финской мифологии, ставит вопрос о выявлении в тштинецкой культуре северных корней – скажем, от поздненеолитической культуры гребенчатой керамики, занимавшей к началу II тыс. до н. э. северо-восток Польши и Белоруссии с Украиной (польско-украинская или, по Гардавскому, днепро-эльбская культура): к ней могут восходить ямочная орнаментация, сосуды на четырех ножках, высокая доля кремневых орудий. Но при несомненности рыболовецко-охотничьего хозяйства этой культуры ее финская принадлежность остается под вопросом (прародину финноугров помещают гораздо восточнее). Это может быть и некая другая неиндоевропейская общность, ныне не существующая.