Представляем версию слайд-доклада Е.В. Балановской на междисциплинарной конференции в Звенигороде и ссылку на видео доклада. Он ставил простую цель — выявить разногласия между генетиками и этнологами и показать, что в основе их — лишь недоразумения. И они легко преодолимы, если мы будем идти навстречу друг другу. И это сделать так просто! Предложены конкретные шаги для преодоления недоразумений. Один из них — создание этого сайта.
Конференция «Границы и контакты: генетическая история человечества, поведение, языки, культуры», 12 декабря 2014 г.
Этногенетика — лишь небольшой сегмент популяционной генетики, но именно она сфокусировала на себе множество острых вопросов. И настала пора обсудить тот общий язык, на котором, я уверена, могут говорить этнологи и генетики. Как только генетика затрагивает проблемы этноса, она попадает в пролив между Сциллой и Харибдой, где нас поджидает чудовище. Но его можно избежать.
С одной стороны нас поджидает Сцилла – жесткая связь между генетикой и этносом.
Эта Сцилла уже поглотила несколько членов нашей генетической команды.
Но не менее страшны и пучины Харибды – отрицание всякой связи между генетикой и этносом.
Однако я считаю, что здесь пока есть хрупкое, но равновесие. И это дает надежду перейти от него к содружеству, союзу между генетиками и этнологами.
Я приведу примеры из недавней переписки с этнологами.
Там есть и такое: « «Материалы этногенетики активно реинтерпретируются в дискурсе т.н. «национальных историй». Мотивы «своих» и «чужих«, «хороших» и «плохих» генов, необходимости защиты «родного генофонда» от «чужаков» встречаются в националистических построениях, в том числе и со ссылками на результаты работы руководимого Вами коллектива»
Отвечая на такие вопросы, я могу только сказать: давайте вместе защищать наши науки от лженауки. Поскольку мотивы «чистого» генофонда, «своих» генов — это не эхо генетики, а метастазы лженауки – клесовской «ДНК-генеалогии», которой не мы открывали двери.
В других письмах нам говорят, что этногенетика является лишь неким подобием науки, ссылаясь на главу науки этнологии.
Что мы можем тут ответить? Конечно же, за этнос отвечают этнологи и им решать, сопряжен ли этнос с популяциями и насколько он воображаем.
Но когда вызывают сомнения сами методологические основы этногенетики, то и у нас возникает вопрос: а насколько они знакомы этнологам?
И в ответах на эти вопросы, нам бы хотелось, конечно, продвигаться вместе.
На вопрос «Изучает ли этногенетика этносы?» мы отвечаем «Нет».
Этнос изучают этнологи, этногенетика изучает генофонды, а не этносы. Для нас гены — это лишь щепки в потоке истории, они следуют ей, они могут маркировать мэйнстрим этногенеза, а могут просто указывать на второстепенные демографические процессы.
И этногенетика — это не биологизация этноса, скорее, социализация биологических популяций, не имеющая ничего от Гумилева, Дугина, Клесова, Тюняева, Авдеева и прочих.
Как на практике применяется этот принцип? Перед Вами типичная анкета, по которой мы анкетируем всех обследуемых – она взята прямо из архива. Конфиденциальной информации на ней никогда нет – и ФИО, и адрес – только на письменном информированном согласии, которое дает каждый. Здесь – только код обследуемого. Вы видите, мы даже не спрашиваем о самосознании обследуемых людей. Для нас представляет интерес именно его бабушки и дедушки. У этого 50-летнего ногайца все предки ногайцы, но одна бабушка – карачаевка. Значит, этот индивидуум не включается в выборку, его ДНК мы не изучаем.
Другая анкета. У этого карачаевца также мы тоже не спрашиваем его самосознание, но у него все четверо бабушек и дедушек считали себя карачаевцами, поэтому их внука мы включаем в ДНК исследование.
Что же нам дает принцип трех поколений? Он позволяет избежать нам «просто» миграции в демографическом смысле, а изучать генетически эффективные миграции, то есть потомков тех людей, которые уже оставили реальный след в генофонде: у них есть генетический потомок через три поколения.
Это позволяет нам при анализе генофонда избежать мятущихся ветров миграций. И изучать только те миграции, которые уже оставили генетический след в популяции, показали свою значимость для генофонда.
Итак, у генетиков и этнологов разные обьекты и разные векторы исследований.
Генетикам важна устойчивая картина генофонда. Поэтому мы включаем в выборку сельское население. Его популяции должны охватить максимум разнообразия генофонда. Включаем в выборку тех индивидов, кто наиболее полно отражают историю всего генофонда.
А этнологам важно совсем иное. В первую очередь этническое самосознание самого индивида, а не его далеких предков. Во вторую – «социокультурные и политико-правовые признаки».
Казалось бы, все хорошо, какие могут быть претензии к генетикам? Вот пример, как конкретно идет изучение народов Северного Кавказа.
Этногенетика настаивает лишь на том, то нельзя изучать популяции не различая, где карачаевцы, где балкарцы, где кабардинцы. И достаточно посмотреть лавины дискуссий на форумах, чтоб увидеть сколь болезненным и опасным стало бы «неразличение этносов», изучение популяций вне их этнической привязки. Разве может генетик пойти на это?
И вовсе не генетики, а этнолог настаивает на требовании «чистоты» генофонда. На недавней скандальной карачаево-балкарской конференции, про которую столько говорилось, её организатор высказали такое замечание генетикам:
что мы изучили как карачаевцев и тех, кто носит фамилии не карачаевские, а осетинские. И поэтому, мягко говоря, наши выборки нерепрезентативны.
Но эти слова этнолога означают призыв к генетикам анализировать «чистые генофонды», незамутненные браками с другими народами, и проверять чистоту генофонда по признаку фамилии, и отсеивать людей с «неправильными фамилиями ,как не имеющих отношение к чистому генофонду. А «правильные» фамилии отберут «правильные» этнологи.
Вот это уже чревато биологизацией этноса! И предлагает ее этнолог, организатор и ведущий крупной конференции, проводимой РАН в Москве.
Мы так не работаем. Если уж все бабушки и дедушки обследуемого считали себя карачаевцами, то нам неважно, какая у их внука фамилия. Тем более, что фамилию могли поменять, чтоб избежать депортации.
Однако это требование этнолога-карачаевца уже породило огромную волну негативных эмоций по отношению к генетике. Поэтому наша просьба к этнологам о крайней осторожности при публичной интерпретации правил изучения генофонда.
Теперь термин 2: что такое популяция?
Перед Вам цитата из письма этнологов, которые считают, что если мы изучаем различия между генофондами этнических популяций, которые они считают « воображаемыми сообществами», берем у них анализ ДНК, то это равнозначно изучению различий между генофондами фанатов «Зенита» и «Спартака»?
У генетики есть четкий ответ на это. Если на протяжении всего ряда поколений фанаты Спартака будут всегда заключать более 50% браков друг с другом – то да, через несколько поколений они станут популяцией, станут объектом популяционной генетики. И спустя сотни лет генофонд фанатов Спартака уже будет отличаться от генофонда фанатов Зенита, и у нас будет предмет для их сравнения.
Как уже говорил Олег, Для популяции совершенно неважно, по каким причинам бОльшая часть браков заключается в ее пределах, потому что они фанаты Спартака, или потому, что мормоны, или потому что предпочитают браки с представителями своего народа.
На вопрос: «Есть ли жесткая причинно-следственная связь между популяцией и этносом?» . Мы всегда отвечаем: «НЕТ!»
Связь между ними иная, гибкая, возникающая исторически, по воле самого этноса, но очень четко фиксирумая — это связь через ассортативность браков. Это и есть мост между этносом и популяцией.
Может ли не быть этой связи? Конечно – нет этнической ассортативности браков, нет и этого моста, популяции и этнос существуют, но сами по себе.
Есть множество популяций, которые существуют, не являясь этносом: популяция мормонов, популяция казаков.
Намного реже, но и этнос может точно может существовать без популяции, если браков в его пределах заключается меньше 50%. Недавние наши обследования негидальцев Амура показали, что они заключают друг с другом лишь 15% браков, кумандинцы Алтая — только 10% браков. Этнос — есть. Популяции — нет.
Термин третий — Этногенетика. Как он возник?
Георгий Францевич Дебец стремился создать атлас генофонда и фенофонда народов СССР.
Позднее Юрий Григорьевич Рычков решил создать картографический атлас генофонда народов СССР.
Для этого передо мной были поставлены три задачи:.
И одна из них: популяцию какого уровня нужно картографировать?
Поскольку карты строились вручную, было нереально использовать для карт локальные популяции: нужны были их группы, объединения.
Честно говоря, мы думали, что таким объединением окажется раса, поскольку и раса, и генофонд — это из биологии.
Мы изучили три крупнейшие популяционные системы: коренного населения Сибири, Европы, обеих Америк, но везде ключевым информативным звеном оказалась популяция, сопряженная с этносом.
На этом эмпирическом обобщении мы не остановились, а создали математическую модель формирования популяционных систем. Она была проверена по независимым демографическим данным — о размере популяций и миграциях.
И итог проверки подтвердил, что везде ключевой схемой являются популяции, сопряженные с этносом.
Популяции как матрешки, вложены друг в друга — мы можем изучать их, реконструируя популяции более высоких уровней.
Вот с ходом времени субэтнос превращается в этнос, дальше популяция становится уже лингвистической ветвью, рождая внутри себя другие этносы. Затем становится популяцией, сопряженной с лингвистической семьей. И далее — до субконтинента или континента.
Но что удивительно — на каждом уровне системы народонаселения накапливается один и тот же квант различий в пределах генофонда. Этот квант различий в каждой системе народонаселения свой: в Европе он в 3 раза меньше, чем в Сибири или Америке. Но он стабилен.
И ключевым звеном, мерой кванта оказался именно этнос.
Этот результат никак не прогнозировался – он сам появился в наших исследованиях, и позволил создать универсальную модель эволюции популяционной системы.
Эти результаты были опубликованы в двух циклах под названием «Генетика и этногенез» и цикл «Этногенетика». Для нас это был просто удобный термин, напоминающий, что ведущим звеном в динамике популяции оказались популяции, сопряженные с этносом.
Эти работы велись более долго и тщательно, и заняли более 10 лет работы нашего коллектива (1980-1990) гг., но позднее мы вообще старались этот термин не использовать.
За термин «этногеномика» я тоже в ответе, но на нем настаивали соавторы книги, сама я его не употребляю как избыточный.
Поэтому, как автор этот терминов, я предлагаю всем генетикам отказаться от них – отказаться от терминов «этногеномика» и «этногенетика» ради взаимопонимания с этнологами.
При этом, конечно, мы не можем отказаться от своих результатов: генофонд популяции сопряженной с этносом, служит «квантом» в эволюции популяционной системы.
Среди прочих серьезных вопросов к генетикам можно выделить три группы:
Первый вопрос: узурпируем ли мы категорию этноса?
Нет, мы её вообще не затрагиваем, поскольку считаем, что у каждого своё поле деятельности. Это – поле только этнологов.
Является ли этнос биологической субстанцией?
Нет, никогда!! Мы говорим, что гены — это щепки в потоке этногенеза, они не могут ему указывать, как и куда ему течь.
Более того именно, мы предложили полисистемный подход – показав, как реально можно объединять генетику, лингвистику, антропологию, археологию.
Указав, как можно использовать все науки для поиска общего решения, общего результата, оставляя за каждым право выговаривать то, что он хочет.
Показав, как провести объективное сотрудничество совместными методами.
И опубликовали это в нашей книжке. Именно этому мы и могли ее так смело назвать — «Русский генофонд» — лишь потому, что анализ основан на синтезе наук.
Остается еще один вопрос к нам: что вот не контактируют генетики с этнологами, не хотят.
Вот здесь я ну никак не могу никак согласиться! С 1998 по 2014 гг — обследовано 183 популяции, собрано 22 000 биологических образцов. И везде работаем вместе с этнографами и краеведами в самом тесном контакте — начиная от экспедиций и заканчивая обобщением для статей, считая себя еще одним из исторических источником и проверяя гипотезы друг друга – а это самое увлекательное.
Возьмем хотя бы экспедиции последнего, 2015 года. На этой карте они показаны они отмечены желтым цветом и охватывают огромный регион – от Карелии до Казахстана и Амура, и везде мы работали вместе с этнографами и краеведами, поэтому можно взять любую экспедицию. Берем например, Ярославскую область.
И видим — на сайте института этнологии: директор ИАЭ говорит, что нужно приветствовать эту исследовательскую работу, которую ведет по сицким деревням Елена Павлова — ее работа ценится столь высоко, что номинирована этнлогами на президентский грант.
С Леной Павловой мы работаем уже несколько лет, и занимаемся именно генетикой Ярославской области. Лена работала у нас в лаборатории, и сейчас приезжает скоро, и наши генетики едут вместе с ней и собирают, насколько дружный коллектив. Так что я считаю, что Валерий Александрович наилучшим образом приветствуют нашу исследовательскую работу хотя бы в этой одной Ярославской области.
Как проводится обследование, можно посмотреть на серии слайдов экспедиции в Астраханскую область.
На первом слайде – о плане обследования рассказывают четыре представителя этнологии и краеведы (наш генетик за кадром),
На втором слайде — представители и старейшины ногайской общины, которые вместе с этнологами и генетиками обсуждают, как правильнее провести обследование, как наметить маршрут, чтобы охватить максимальное разнообразие популяций астраханских татар и ногайцев.
На третьем слайде — участники экспедиции и их помощники – краеведы, старейшины, активисты, администрация.
На четвертом слайде – местные этнографы, работавшие в каждой из наших экспедиций-2015 по изучению генофондов.
Хочу обратить Ваше внимание на этнолога амурской летней экспедиции.
На пятом слайде — он же, но уже в ноябрьской экспедиции на Амуре. Проехать можно было только на «Буране» в метель. Этнолога и генетика везли в одних таких железных санях — с риском для жизни через опасные полыньи Амура, прикрытые снегом до самого отдаленного пункта. В одних санях, под одним сугробом снега, они вместе рисковали жизнью ради изучения генофонда исчезающего народа.
И я не знаю, как можно представить себе более тесное сотрудничество и содружество генетиков и этнографов.
Если же это содружество окажется столь хрупким, то возникает вопрос: кто же займет место этих популяционных генетиков за столом этнологов? На это свободное место уже есть претенденты – любители «чистоты» генофондов и лженаучной ДНК генеалогии. Но об этом мы сейчас говорить не будем.
Важно, что такие неосторожные положения, которые вызвали целую лавину нападок на генетиков и этнологов, работающих вместе, нам нужно корректировать вместе.
Я не говорю, что генетики белые и пушистые: мы все очень разные. Но есть возможность работать вместе – генетикам и этнологам.
Тем более, что сами этнологи пишут, что биологизацией этноса занимаются гуманитарии, а не генетиками. А сами генетики говорят о сложных генетических связях народов из самых разных языковых семей. И выносят за грань рассуждения о «чистых этносах» и «чистых культурах». Это — не наше, и об этом свидетельствует наша наука. И получается, что именно то, чуждо и генетикам, и этнологам, то, что принесено извне, из паранауки, — именно работает против сотрудничества наших наук. Значит, мы можем и должны противостоять не друг другу, а лженауке, нас разъединяющей.
Поэтому у нас есть три предложения.
1. Поскольку биологизацией этноса занимаются не генетики, нам необходима постоянная площадка для беседы генетики и смежных наук, которая заинтересованы в обсуждения общих гипотез.
Мы планируем в ближайшем году создать интернет-ресурс для популяризации междисциплинарных исследований. У нас есть домен генофонд.рф, который за нами закреплен, и нужно вместе работать на этом сайте.
2. Нужна совместная публикация ведущих этнологов и генетиков, в которой будет достигнут «Консенсус терминов», чтобы могли уйти от противостояния, которое углубляется, и расходится эхом по всей нашей большой стране. Чтобы было ясно, что мы стремимся к союзу и что этот союз может существовать.
Вот первое конкретное предложение по терминам.
Поскольку приставка «этно» в названиях генетических дисциплин вызывает напряжение у представителей гуманитарных наук, мы предлагаем вместо терминов «этногенетика» и «этногеномика» использовать давно устоявшиеся термины — «геногеография» и «филогеография». Они полностью вмещают наши исследования.
3. Мне кажется необходимой совместная публикация ведущих этнологов и генетиков, которая бы предупреждала и показывал столь разным генетикам, как избежать общественного «эха», которое приводит к биологизации этноса. Даже не знаю, кто в этом больше заинтересован — этнологи или генетики. По-моему, заинтересованы все.
Поэтому мне и кажется, что со Сциллой этнологи и генетики справятся своими силами. Но чтобы не возникли ужасы Харибды, необходимо сотрудничество генетиков и всех гуманитариев.
Спасибо за внимание.
Видео доклада Е.В.Балановской можно скачать здесь
Как неоднократно высказывался: у меня сложилось стойкое скептическое мнение по отношению к термину этнос и собственно теории/ям этноса. Для меня этнос — модернизированное понятие о различных группах людей в прошлом. Более того, оно зачастую носит кабинетный характер.
Этнос — неопределенная сущность, с которой неудобно работать. Мир истории — по тем же историческим источникам — гораздо сложнее и многообразнее, нежели он представляется в современных национальных блоках, с помощью которых сегодня мыслят политики и ученые.
Например, немецкий этнос сформировался в 1850/1870 — 1920-е гг. Примерно определяется периодом формирования в 50-70 лет (2-3 поколения) — от времени объединения Германии до прихода Гитлера к власти. Во всяком случае, при Гитлере немцы как этнос уже сложился. Хотя, нет-нет да всплывает проблема в Германии нелюбви к пруссакам в Германии. Тем более, что пруссаки и восточные немцы появились на завоеванных у славян землях, т.е. были какие-то неправильные немцы. Одни немцы говорят, что нет проблемы второсортности восточных, другие говорят что есть. Как бы там ни было, проблема этносов существует и в современном мире, что уж говорить о более ранних временах.
У эллинов I тыс. до н.э. я нахожу три уровня градации и конструирования блоков по линиям:
1. панэллинство.
2. диалектно-«племенной» («племя» в кавычках по причине искусственности и этого термина, о чем нужно отдельно говорить).
3. полисно-союзный.
№2 и №3 вступали во взаимосвязь, переплетаясь самым тесным образом и в зависимости от политической конъюнктуры и от различных человеческих пристрастий.
В Беотии мелкие полисы с оружием в руках противились подчинению их Фивам (для них понятие «Беотийский союз» ничего не значило, какие-то плохие греки, ничего не понимают). В Аттике дело обстояло попроще по причине сселения всех жителей в один «город» и дарования всем равных прав (по легенде, маловероятно, что всех прям так и сселяли, в греческом это называется «синойкизмом»). Но Элевсин самым последним вошел в афинское «государство» и фактически являлось полисом в полисе. Сложно говорить современным языком, плюс не хватает достаточного количества источников.
В Пелопоннесе спартанцы подчинили местное население, образовав вместе с периэками Лакедемон.
Перед нами представет очень мозаичная, многолинейная картина, в которой линии порою переплетаются самым хитрым образом, но по причине нехватки источников нет возможности настроить окуляры и более четче настроить изображение.
Община — как самый первый социальный и политический организм долгое время выступает на первое место. Именно община обеспечивает соучастнику/сообщиннику помощь, какие-то гарантии по линии защиты свободы и прав, очень важным являлось право участие в общих религиозных празднествах. Кто-то кого-то мог считать родственником, но о это отнюдь не означало солидарности. Наоборот. Общинное деление способствует взаимной вражде. На первое место выступала община.
Точно так же в родовом обществе. У Миллера в «Истории Сибири» есть упоминание о том как один из сибирских князьков предлагал казакам основать у себя русский город, помочь подчинить соседние родственные роды, но за это он не уплачивал бы дань.
Как ранее замечал, пока у меня складывается впечатление, что народ — продукт письменной культуры (соответственно, развивается какая-то власть, которая может пытаться решать проблемы интеграции общин, родов, божеств, создавая пантеон, упорядочивая культы, создавая письменную культуру и от сюда, видимо, более-менее общепонятный язык общения). Первыми, наверное, кого можно назвать таковыми — это шумеры, сумевшими около 2000г. до н.э. усилиями жреческих коллегий создать некое подобие единства шумерской истории и письменного языка (как обстояло дело на разговорном уровне в различных частях — очень проблемно определить, хотя часто рассматривают имена, что тоже не является определяющим элементом).
Или что касается славян. Славяне — представляли собой родовые общества (именно множ. число), как представляют нам генетические исследования, еще и не были однородными в генетическом плане. Мы пытаемся судить об очень огромной территории, имея на руках скудные источники, которые касались только тех районов, что примыкали к границам Римской империи (или ее наследникам прямым либо мнимым). А это значит, что мы модернизируем историю. Да и потом, родовые группы не могут быть этносом (тут же возникает вопрос: что таковым считать?).
У нас имеется текст ПВЛ, где излагается ранняя история славян, как они пришли на Дунай. Но это версия начала XIIв., основанная на греческих текстах. Даже легенды о родстве Чеха, Леха и Руса сложились достаточно поздно.
Например, латинский автор Хелмольд из Боз(с)ау в «Славянских хрониках» по отношению к известным ему западным славянам употребляет слова gentibus (у нас переводят «народы», но я бы перевел как «родовые кланы» или «объединенние родовых кланов», русский язык очень беден в этом отношении, даже не знаю адекватного перевода) или «nationes». В тексте постоянно идет корень «gen(с)» («…Rani, qui et Rugiani, gens fortissima Slavorum).
Со средневековой латынью я особо не работаю, однако давно приметил новость по состоявшейся дискуссии «От nationes Средневековья к нациям Нового времени на Западе и Востоке Европы» https://medieval.hse.ru/news/171049385.html
В частности было сделано хорошее замечание, что «nationes» трактуется как землячество. У Иордана в Гетике тоже встречается «nationes», населяющие Скандинавию. Деление идет по географическому принципу, где как бы по частям (nationes) проживают те-то и те-то.
Данный комментарий не столько к опубликованному докладу, сколько для привлечения внимания к данной проблеме. Возможно, обсуждение в кратких сообщениях, тезисах. Почему бы нет? Тут ведь отмечено, что сайт — место для дискусский, в отличие от Грызловского понимания парламента.
А в чем собственно состоит проблема? Ну да, есть несколько уровней объединения людей в группы. И каждый из них можно назвать народом. Что не отменяет существования этноса как объединения всех, говорящих на одном языке.
Дополнительно хотелось бы обратить внимание по упомянутой ссылке https://medieval.hse.ru/news/171049385.html и доклад М.В. Дмитриева. То ли у него в голове сфорировалась своя концепция и он перестал воспринимать источники, то ли я что-то не так понимаю в источниках.
Иногда можно встретить у русистов такое высказывание, что у нас вообще никак не воспринималась «нродная» или «этническая градация». ЧТобы не отвлекаться на комментарии, пишу привычными терминами и тут спор может возникать о них самих, терминах. Но в уникальнейшем ПВЛ уже прямым текстом перечисляется Русь
и т.д. (ПСРЛ. Т.1, стб. 11)
).
В Русь летописец записывает только словен, людей, говорящих на словенском, данников он к руси не причисляет. Хотя относительно событий Xв. (+ трактаты Конст. Порфирородного) славяне в ПВЛ сами выступали в роли данников и не относились к Руси (видимо, потому Конст. Порфирородный употребляет термин «внутренняя Росия» применительно к киевщине, где базировались скандинавские анклавы — русь).
В данном летописном случае имеется некий квазиэтнос русь, который можно более-менее исторически справедливо определить как политоним, давший смычку с языком («словенский») и, видимо, славяне уже преимущественно представлялись христианизированными.
Тем не менее, уже давно было обращено внимание на то, что когда речь в летописи идет о венграх и поляках, русь/рускые всегда противопоставляются именно в этой категории: мы (руские) — они поляки (ляхи), они — венгры (угры), они — ятвяги.
В шведской Хронике Эрика обозначается даже некая «русская» особенность ведения боя: »
jak tro the foro ena rytza färd» (в переводе: «я думаю, они шли русским строем», за помощь с переводом спасибо одному человеку
Трудно здесь говорить в каких-то общих исторических категориях, но, видимо, благодаря книжникам, общей — христианской — вере идет сращение политонима с культурно-языковым ареалом распространения «словенского языка», люди видят «своих» — по культуре (усиливается роль веры) и языку. Но это не означало исключительно одну особенность «своих». Скорее на первый план чаще всего выступал фактор землячества — новгородцев, ростовцев, смолян, киевлян и т.д. Причем, как видно, за счет главных важных городов, когда внутри земель начинают возрастать новые города (на примере Ростова, Владимира, Суздаля, Переяславля-Залесского) линия разлома проходила и внутри землячества, снова дробя людей по политическому принципу.
Аналогично можно видеть в средневековой Германии (с XIVв. «Священная Римская империя германской нации»). Хотя языковой разрыв был такой сильный, что СРИ представлялась неким винегретом. Аналогично во Франции. Но все-таки в Западной Европе уже история государственности и культурная доистория насчитывала много веков (в том числе социально-политического развития), нежели на Руси, в России.
Когда в летописях говорят «идти в Русь», это обозначало определенный регион, историческую область; когда говорят «Русь», то это означало демографическое определение, общее именование людей. В данном случае я бы называл не этносом, людей с общим представлением о своей истории и лояльности к «своим», а народом, людей с общим представлением о своем настоящем, которые связаны политически, культурно (как в языковом, так и в религиозном отношениях), но особой любви к друг другу могло не быть (как у шумеров, у эллинов, у этруссков…), Поскольку изначально общей судьбы не было, а общеславянская платформа и религия только помогла консолидировать разрозненное общество,впрочем, оно таковым оставалось до начала «собирания Руси» и централизованного государства…Региональные отличия по матер. культуре к монгольскому приходу были уже минимальны.
В итоге, по русской истории лучше говорить не столько об этносе, сколько о том, что заменяло в прошлом наше современное понимание этносов (или, тут вопрос о и спор о терминах). В гетманском универсале Б. Хмельницкого 1648г. так и говорится, что поляки захватили земли Русские до Вильно и Смоленска (и еще много претензий и историческая справка прописывается) (Акты Западной России. 1855. т.5. С. 78 — 83). Политоним «русь» превратился в нечто общее и понятное.
Землячество и поныне играет свою роль, но уже в меньшей степени, хотя и по ним пытаются проводить политические границы. У Валентина Распутина это клише хорошо передается в повестях. У нас хорошая деревня («Прощание с Матёрой») у нас особенные люди, а в соседних деревнях другие люди живут, естественно, похужее, мы-то получше будем, у нас все особенное.
По поводу использования термина «племя». Из того что читаю, по-моему, проблема терминологии в русистике мало кого волнует или волнует, но дискуссий особо не видно.
Следовало бы начать изложение по-порядку с русского слова «племя» и двигаться далее. Однако, попробую начать с финальной части (начало написано сравнительно давно в виде короткой заметки).
Привлекло мое внимание чтение в переводах латинских, арабских текстов (подтолкнуло чтение хрестоматии по сведениям о Руси в зарубежных источниках (в 5 тт, 2009), в которых употребляются «племя», «народ». Поскольку арабский не доступен для меня, то латинские тексты проверить худо-бедно попытаться можно.
Текст Хелмольда из Боз(с)ау «Славянские хроники» (перевод на русский http://www.vostlit.info/Texts/rus/Gelmold/framegel1.htm )
В первой главе употребляется «gentibus» — в русском переводе: «народы».
В другом месте: «nationes» — в русском переводе снова «народы».
Во второй главе «gentibus» — снова переводится «племя».
К примеру:
В латинском тексте:
Как хочу, так и перевожу. Хочу «народом», хочу «племенем». Но можно и «самые сильные люди». Смысл не очень поменяется, но понятийная нагрузка сразу изменится.
Здесь по-моему дело кроется в неразвитости самого русского языка в этом плане. В ПВЛ племя понимается близко к значению народа: оно постоянно идет в связке с языком. Словене — племя, у них словенский язык, те, кто не говорит на словенском, те иноплеменники. Так что, славяне, обладая одним языком, не могут делиться на племена. В ПВЛ говорится, что Вятко с родом сел там-то, пошли вятичи, Радим с родом там-то, пошли радимичи. Никаких племен нет. Знаменитое «восста род на род» скорее всего говорит о междоусобице рода словен, рода чуди и рода кривичей (деление идет по происхождению). Часто археологи именно славянскую группу родов начинают называть «племенем» и даже «союзом племен». Люди, не читавшие летописи еще больше вносят путаницы, понимая слово в Моргано-Марксистских установках, и теперь уже в наработках политической антропологии. Возникает неразбериха, в том числе у переводчиков. Точнее, они могут улавливать нюансы, но им переводить оттенки трудно, потому как в русском изначально кроме «племя» и «род» больше ничего нет.
Возникает вопрос адекватности моргановского перевода «tribe» (Сам он употребляет множественное значение для ирокезов «The Iroquois Tribes» https://www.marxists.org/reference/archive/morgan-lewis/ancient-society/ ). У нас переводят «племя». В ПВЛ племя употребляется в совсем другом значении. Чтобы не путать с родом нужна другая сетка понятий. Это и не род… и «родовая группа» — не очень звучит. «Сообщество» — тоже как-то расплывчато. Здесь можно ввести латинское «триба», откуда и заимствовано слово, но в смысле объединения родов.Т.е. «трайбс», племена нельзя переводить во множественном значении.
А вот теперь возвращаемся к тому, с чего стоило бы сразу начинать, к русскому языку и самым ранним письменным памятникам, точнее памятнику — Лавр. летописи.
В одной из статей ежегодника «Средневековая Русь» А.А. Горский затрагивает терминологическую проблему употребления слова племя «Повестью временных лет…» (далее – ПВЛ) и современной исторической наукой: древнее употребление создает иллюзию неизменного значения слова в прошлые и современные эпохи (Политическое развитие Средневековой Руси: проблемы терминологии // Средневековая Русь. 2014. Вып. 11. С. 7), хотя Средневековые источники не знают применения племен в значении групп славян догосударственного периода. Исследователь предлагает использовать вместо «племен» византийское обозначение «славинии» (Там же. С. 9 – 10). Далее совершенно справедливо А.А. Горский отмечает применение ПВЛ племени в значении потомства («племя Афетово», «племя Хамово») (ПСРЛ. Т.1. 1926–1928. Стб. 4-5, 20, 183 ). К данным словам историка можно добавить примеры употребления племени в значении части большого рода, отдельной ветки потомства, но уже более поздних летописей. Так, под событиями 1195г. Ипатьевская летопись вкладывает в уста Рюрика Ростиславича следующее выражение: «ѡ братьи своеи ѡ Володимерѣ племени» (ПСРЛ. Т.2. 1908. Стб. 681), подразумевая потомков Владимира Мономаха. Потомков Олега Святославича летопись именуют ольговичами (Там же, стб. 696). Племя, получается, часть большого генеалогического древа, будь то родословная библейских персонажей или большого княжеского рода, восходящий к легендарному Рюрику. Дополнительно можно указать на собрание множества значений слова в «Древнерусском словаре XI — XIVвв» (Т. VI. М., 2000. С. 418 – 419). Впрочем, порою не всегда понятно, каким образом те или иные указанные смыслы в словаре применять в современном русском языке. В Лаврентьевской и Суздальской летописях имеется не совсем ясное обозначение смысла племени в месте упоминания прихода татар на Русь под 1223г.: «и что ӕзыкъ их и котораго племени сүть» (ПСРЛ. Т1. Стб. 445, 503). Под племенем подразумевается нечто большое, частью которого являются неизвестные татары. Думается, соседство языка и племени не является случайным. Так, например, летопись в отношении половцев употребляет понятие иноплеменников, затем оно распространяется и на татар. Но никогда летопись не противопоставляет в таких категориях группы восточных славян (в современных исторических значениях «славянские племена»). Вполне вероятно мышление летописца библейско-генеалогическими категориями: раз все человечество имеет одного предка – Адама, следовательно, теоретически вполне возможно узнать, чьими потомками являются те или иные группы людей. Иными словами, в основу положен принцип кровнородственных отношений. И, надо полагать, культурная отличительность не связана тесным образом с племенем: при описании нравов полян, древлян и прочих славян, летопись не противопоставляет их с помощью введения понятия «племя», требуется гораздо более внушительная грань, чтобы началось использование противопоставления с помощью слова «иноплеменники». Языковое и племенное различие тоже не отождествляется напрямую, но «язык» и «племя» употребляются в достаточно близком контексте (см. выше: «и что ӕзыкъ их и котораго племени сүть» или: «бъıс̑ ӕзъıкъ Словѣнескъ ѿ племени Афетова»). Обращает на себя внимание использование «сути» в качестве общего или расширительного обозначения: «нарци єже суть Словѣне» (там же, стб. 5), «сѣли суть Словѣни по Дунаєви» (там же), котораго племени сүть (там же, стб. 445). Исходя из краткого перечня выражений, можно попробовать сказать: «суть» — объединяющий признак, некая общая черта, по чему судят о принадлежности к тому или иному племени (племя словен, татары оказывается неизвестного племени). Следующее что хотелось бы заметить: употребление летописью рода в том значении, в котором современные историки привыкли обозначать словом «народ» или, как вариант, «племя» (в зависимости от того, в какой системе (или не системе) координат племя и род применяются, создавая понятийную путаницу). В известных русско-византийских договорах 912 и 945 гг. употребляется выражение «…от рода рускаго»* (ПСРЛ. Т.1…Стб. 32–33, 46). Логично предположить, что словенские послы употребили бы выражение: «мы от рода словен». Посмотрим, находит ли озвученное предположение мало-мальское подкрепление в источниках. Оказывается, да, находит. ПВЛ употребляет следующее: «ѡ рода Словѣньска» (ПСРЛ. Т.1…Стб.12). Дополнительно: «ѿ рода Варѧжьска» (Там же, стб. 20).
В случае с употреблением летописцем формулы «от рода рускаго» идет именно, если можно так выразиться, народное отличие, отличие руссов/русских от славян и прочих групп людей со своими названиями. Под родом понимается происхождение как генеалогическое, так и «этническое» (не знаю какое слово использовать), что было совершенно естественно для библейско-религиозного мышления. В то же время летописи не достаточно материала для проведения полноценного анализа соотношения рода и племени.
Наверное нельзя так говорить, но в русских летописях «племя» по значению скорее ближе к современному пониманию народа или этноса, нежели к роду/родам. Племя — некое подобие эквивалента народа. И снова мы сталкиваемся с проблемой определения «народа» — более позднего слова.
В итоге требуется разработка терминов «род», «племя», «народ» и более четкого определения соотношения между древним пониманием и современным в русском языке.
16 мая должно было состояться мероприятие
Этноним, политоним или конфессионим: динамика значений слова «роусьскии» в древнерусских письменных источниках XI–XIV вв.
https://www.dhi-moskau.org/ru/meroprijatija/detail-ru.html?no_cache=1&tx_szevents_pi1%5Buid_term%5D=4422&displaylevel=1&cp=1
Развернутых описаний не удается обнаружить.
Может имеются у кого ссылки, выложенные в открытый доступ материалы?