По поводу использования термина «племя». Из того что читаю, по-моему, проблема терминологии в русистике мало кого волнует или волнует, но дискуссий особо не видно.
Следовало бы начать изложение по-порядку с русского слова «племя» и двигаться далее. Однако, попробую начать с финальной части (начало написано сравнительно давно в виде короткой заметки).
 
Привлекло мое внимание чтение в переводах латинских, арабских текстов (подтолкнуло чтение хрестоматии по сведениям о Руси в зарубежных источниках (в 5 тт, 2009), в которых употребляются «племя», «народ». Поскольку арабский не доступен для меня, то латинские тексты проверить худо-бедно попытаться можно.
Текст Хелмольда из Боз(с)ау «Славянские хроники» (перевод на русский http://www.vostlit.info/Texts/rus/Gelmold/framegel1.htm )
 
В первой главе употребляется «gentibus» — в русском переводе: «народы».
В другом месте: «nationes» — в русском переводе снова «народы».
Во второй главе «gentibus» — снова переводится «племя».
К примеру:

«Второй остров», больший, «лежит против земли вильцев, его населяют [38] раны, называемые также руянами»,— «самое сильное среди славян племя» 61, 

В латинском тексте:

Altera insula, longe maior, est contra Wilzos posita, quam incolunt Rani, qui et Rugiani, gens fortissima Slavorum

Как хочу, так и перевожу. Хочу «народом», хочу «племенем». Но можно и «самые сильные люди». Смысл не очень поменяется, но понятийная нагрузка сразу изменится.
Здесь по-моему дело кроется в неразвитости самого русского языка в этом плане. В ПВЛ племя понимается близко к значению народа: оно постоянно идет в связке с языком. Словене — племя, у них словенский язык, те, кто не говорит на словенском, те иноплеменники. Так что, славяне, обладая одним языком, не могут делиться на племена. В ПВЛ говорится, что Вятко с родом сел там-то, пошли вятичи, Радим с родом там-то, пошли радимичи. Никаких племен нет. Знаменитое «восста род на род» скорее всего говорит о междоусобице рода словен, рода чуди и рода кривичей (деление идет по происхождению). Часто археологи именно славянскую группу родов начинают называть «племенем» и даже «союзом племен». Люди, не читавшие летописи еще больше вносят путаницы, понимая слово в Моргано-Марксистских установках, и теперь уже в наработках политической антропологии. Возникает неразбериха, в том числе у переводчиков. Точнее, они могут улавливать нюансы, но им переводить оттенки трудно, потому как в русском изначально кроме «племя» и «род» больше ничего нет.
Возникает вопрос адекватности моргановского перевода «tribe» (Сам он употребляет множественное значение для ирокезов «The Iroquois Tribes» https://www.marxists.org/reference/archive/morgan-lewis/ancient-society/ ). У нас переводят «племя». В ПВЛ  племя употребляется в совсем другом значении. Чтобы не путать с родом нужна другая сетка понятий. Это и не род… и «родовая группа» — не очень звучит. «Сообщество» — тоже как-то расплывчато. Здесь можно ввести латинское «триба», откуда и заимствовано слово, но в смысле объединения родов.Т.е. «трайбс», племена нельзя переводить во множественном  значении.
 
А вот теперь возвращаемся к тому, с чего стоило бы сразу начинать, к русскому языку и самым ранним письменным памятникам, точнее памятнику  — Лавр. летописи.
 
В одной из статей ежегодника «Средневековая Русь» А.А. Горский затрагивает терминологическую проблему употребления слова племя «Повестью временных лет…» (далее – ПВЛ) и современной исторической наукой: древнее употребление создает иллюзию неизменного значения слова в прошлые и современные эпохи (Политическое развитие Средневековой Руси: проблемы терминологии // Средневековая Русь. 2014. Вып. 11. С. 7), хотя Средневековые источники не знают применения племен в значении групп славян догосударственного периода. Исследователь предлагает использовать вместо «племен» византийское обозначение «славинии» (Там же. С. 9 – 10). Далее совершенно справедливо А.А. Горский отмечает применение ПВЛ племени в значении потомства («племя Афетово», «племя Хамово») (ПСРЛ. Т.1. 1926–1928. Стб. 4-5, 20, 183 ). К данным словам историка можно добавить примеры употребления племени в значении части большого рода, отдельной ветки потомства, но уже более поздних летописей. Так, под событиями 1195г. Ипатьевская летопись вкладывает в уста Рюрика Ростиславича следующее выражение: «ѡ братьи своеи ѡ Володимерѣ племени» (ПСРЛ. Т.2. 1908. Стб. 681), подразумевая потомков Владимира Мономаха. Потомков Олега Святославича летопись именуют ольговичами (Там же, стб. 696). Племя, получается, часть большого генеалогического древа, будь то родословная библейских персонажей или большого княжеского рода, восходящий к легендарному Рюрику. Дополнительно можно указать на собрание множества значений слова в «Древнерусском словаре XI — XIVвв» (Т. VI. М., 2000. С. 418 – 419). Впрочем, порою не всегда понятно, каким образом те или иные указанные смыслы в словаре применять в современном русском языке. В Лаврентьевской и Суздальской летописях имеется не совсем ясное обозначение смысла племени в месте упоминания прихода татар на Русь под 1223г.: «и что ӕзыкъ их и котораго племени сүть» (ПСРЛ. Т1. Стб. 445, 503). Под племенем подразумевается нечто большое, частью которого являются неизвестные татары. Думается, соседство языка и племени не является случайным. Так, например, летопись в отношении половцев употребляет понятие иноплеменников, затем оно распространяется и на татар. Но никогда летопись не противопоставляет в таких категориях группы восточных славян (в современных исторических значениях «славянские племена»). Вполне вероятно мышление летописца библейско-генеалогическими категориями: раз все человечество имеет одного предка – Адама, следовательно, теоретически вполне возможно узнать, чьими потомками являются те или иные группы людей. Иными словами, в основу положен принцип кровнородственных отношений. И, надо полагать, культурная отличительность не связана тесным образом с племенем: при описании нравов полян, древлян и прочих славян, летопись не противопоставляет их с помощью введения понятия «племя», требуется гораздо более внушительная грань, чтобы началось использование противопоставления с помощью слова «иноплеменники». Языковое и племенное различие тоже не отождествляется напрямую, но «язык» и «племя» употребляются в достаточно близком контексте (см. выше: «и что ӕзыкъ их и котораго племени сүть» или: «бъıс̑ ӕзъıкъ Словѣнескъ ѿ племени Афетова»). Обращает на себя внимание использование «сути» в качестве общего или расширительного обозначения: «нарци єже суть Словѣне» (там же, стб. 5), «сѣли суть Словѣни по Дунаєви» (там же), котораго племени сүть (там же, стб. 445). Исходя из краткого перечня выражений, можно попробовать сказать: «суть» — объединяющий признак, некая общая черта, по чему судят о принадлежности к тому или иному племени (племя словен, татары оказывается неизвестного племени). Следующее что хотелось бы заметить: употребление летописью рода в том значении, в котором современные историки привыкли обозначать словом «народ» или, как вариант, «племя» (в зависимости от того, в какой системе (или не системе) координат племя и род применяются, создавая понятийную путаницу). В известных русско-византийских договорах 912 и 945 гг. употребляется выражение «…от рода рускаго»* (ПСРЛ. Т.1…Стб. 32–33, 46). Логично предположить, что словенские послы употребили бы выражение: «мы от рода словен». Посмотрим, находит ли озвученное предположение мало-мальское подкрепление в источниках. Оказывается, да, находит. ПВЛ употребляет следующее: «ѡ рода Словѣньска» (ПСРЛ. Т.1…Стб.12). Дополнительно: «ѿ рода Варѧжьска» (Там же, стб. 20).
 
В случае с употреблением летописцем формулы «от рода рускаго» идет именно, если можно так выразиться, народное отличие, отличие руссов/русских от славян и прочих групп людей со своими названиями. Под родом понимается происхождение как генеалогическое, так и «этническое» (не знаю какое слово использовать), что было совершенно естественно для библейско-религиозного мышления. В то же время летописи не достаточно материала для проведения полноценного анализа соотношения рода и племени.
 
Наверное нельзя так говорить, но в русских летописях «племя» по значению скорее ближе к современному пониманию народа или этноса, нежели к роду/родам. Племя — некое подобие эквивалента народа. И снова мы сталкиваемся с проблемой определения «народа» — более позднего слова.
 
В итоге требуется разработка терминов «род», «племя», «народ» и более четкого определения соотношения между древним пониманием и современным в русском языке.